Как Дуэн и Кривье уживались в Repsol Honda

Самым интенсивным внутрикомандным соперничеством в 90-х были гоночные войны Мика Дуэна и Алекса Кривье, партнеров по Repsol Honda. Кривье пришел в коллектив в 1994-м, когда Дуэн завоевал первый из пяти титулов MotoGP. Испанец и австралиец подружились, однако скоро дружба закончилась, потому что начиная с сезона 1996 Кривье стал соперничать с напарником почти на каждой гонке.

Алексу все время немного не хватало, чтобы одолеть Мика — это либо касалось его мастерства вождения, либо удачи. Дважды ему особенно не везло: в 1997-м он сломал руку в Ассене, в 1998-м был сбит на старте домашней гонки на Барселоне-Каталунье, когда оставалось два финальных этапа и шанс примерить корону чемпиона (у него было 182 очка против 189 у лидера Макса Бьяджи).

После двух тяжелых сезонов Кривье взял этот чемпионат. В 1999 году не повезло уже Дуэну: его карьера закончилась на третьем этапе в Испании после тренировочной аварии и сломанной ноги. Впрочем, эра Алекса в MotoGP все-таки не началась, потому что самые успешные сезоны у него пришлись на годы холодной войны с Миком. В период 2000-2001 испанец продолжал выступать за Repsol Honda, потеряв корону и добившись только победы на Гран-При Франции 2000. Осложнения по здоровью вынудило Кривье отказаться от продолжения карьеры, которая в 2002 году должна была получить развитие в сателлитной команде Yamaha.

Алекс Кривье смог стать первым испанским чемпионом MotoGP, и до титула Хорхе Лоренсо в 2010-м он оставался единственным чемпионом Испании. Он поставил точку в 16-летней американо-австралийской цепочке титулов, оказавшись первым европейским чемпионом после Франко Унчини. В 2016-м по решению федерации FIM экс-чемпион официально стал Легендой MotoGP.

Воспоминаниями о славных деньках Алекс поделился с изданием Mundo Deportivo.

24 октября 1999-го на бразильском кольце Жакарапегуа вас короновали как чемпиона мира в GP500. Помните тот день?

Я все идеально помню. Чтобы получить титул, мне надо было быть шестым, а это непросто, потому что у меня был физический довесок: за две гонки до этого в Австралии я сломал гороховидную кость в запястье, и у меня не было времени пойти на операцию. Мы все очень хорошо рассчитали: надо было проехать очень чисто и не выкинуть чего-то дурацкого, упустив такую возможность. Нужно было удержать эту позицию.

И я помню, когда заехал в последний поворот, вся команда праздновала на пит-стене, с пит-бордом «Чемпион мира», и когда я заехал в гараж, она вынесла №1 — мне показалось, это для Дуэна, — и наклеила его на мой второй байк. Мы сделали барбекю и все вместе отпраздновали.

В начале сезона вы предвидели, что это будет ваш год? Заметили что-то особенное?

Началось с того, что на предсезонке мы очень хорошо подготовились. Мы были в ударе, мы были одинаково быстрыми. На первой гонке в Малайзии я был третьим, он — четвертым. В Японии под дождем он был вторым, я — четвертым. Потом мы приехали в Херес на трек, который был моим любимым, моим талисманом. На тренировке я начал ставить хорошие времена. Я прекратил, когда пошел дождь.

Ему хотелось поставить рекорд круга, и в третьем повороте он наехал на разметку, и там его карьера закончилась из-за инцидента с ногой. После этого стандарт задавал я и выиграл четыре гонки подряд, и в девяти гонках у меня была цепочка из шести побед.

Когда вы выиграли титул, европейцы долго не завоевывали корону, что добавляет ценности этому достижению.

Это были неукротимые байки, без трэкшн-контроля, с 200 лошадиными силами, и если вы не ездили в заносе, дальше не продвигались. Американцы приходили из грунтрека, им было проще. Я пришел в 1992-м, и американцы с австралийцами смеялись над моей ездой. Трудно было влиться в эту группу, но уже на третьей гонке в Малайзии я попал на подиум с Дуэном и Рейни, и выиграл гонку в Ассене. Больше никто не смеялся.

Технически вашим лучшим годом был 99-й?

Да, я чувствовал, что подготовился еще лучше, но 96-й был годом, когда я мощно изменил пилотаж. Я пилотировал байк по-настоящему, стал выигрывать гонки подряд, и HRC начала делать ставку на меня.

Люди, которым нравится придираться, говорят, что вам повезло с уходом Дуэна после его аварии в Хересе.

Когда я появился в HRC, Дуэн был на максимальном уровне, но пришел момент, когда я вырос, и мой пилотаж сравнялся с его. Думаю, в 99-м мы были на равных, и я бы даже сказал, дело не в том, что он упал, а в том, что на нем уже сказывалась быстрая езда, тогда как я продолжал расти. Он получил травму, но мы видели, что так бывает. Со мной так было в 97-м, и моя карьера тогда могла закончиться.

Были стрессовые моменты?

Чемпионат на меня не давил, но в конце было трудно, потому что я гонял со сломанной рукой. Мне было больнее, когда сказали, что у меня уже есть преемник, Росси, и из-за этого пришлось уходить. У всего есть начало и конец, но это был конец…

Вы дебютировали у [Сито] Понса в 92-м, и в 94-м присоединились к Repsol Honda компаньоном Мика Дуэна. Какими запомнились те дни?

В начале мне говорили, что первый год на обучение, без давления, и что во второй год надо уже думать о борьбе за подиумы и победы в гонках. В то время я сильно восхищался Дуэном. Он очень быстро ездил, у него не было соперников, и на предсезонку, которую мы провели на Истерн-Крик, я остался у него дома, мы вместе ходили в спортзал. Но в 95-м я по-крупному изменил свой пилотаж, от 7-8 десятых у меня осталось только 4, и второй пилот стал его соперником. Это создало напряжение с обеих сторон, я был близок к его временам, и он посмотрел на меня другими глазами.

Гран-При Хереса в 96-м — вот где отношения испортились окончательно. Я был впереди, на последнем круге лидировал в полутора секундах. На трек вышли [люди], а я по неопытности не поднял руку, чтобы гонку остановили. Он держался за мной, прошел меня на заходе в последний поворот, я рано открыл газ и упал. Я подал жалобу, но HRC ее не рассмотрела, потому что Дуэн настаивал, чтобы я ее забрал. Он пришел ко мне в мотордом, угрожал мне. После этого отношения стали напряженными, он больше не приглашал меня на Барьерный риф [смеется].

А какие у вас сейчас отношения с Миком Дуэном?

Сейчас идеальные, как в 94-м, когда мы так хорошо проводили время у него дома.

В 97-м ваш прогресс подрубил инцидент в Ассене, когда вы разбили левую руку. Тот год должен был стать вашим?

Думаю, я был бы гораздо ближе к борьбе за чемпионат. Я не выступал четыре гонки, и мои шансы растаяли. И я бы закончил карьеру, если бы мне ампутировали палец.

В 98-м у вас была еще одна хорошая возможность, потому что за 3 оставшихся гонки вы были в 7 очках за лидером.

Я весь сезон бился за Мир, после Франции я первый раз стал лидером. И мы приехали в Монмело, на одно из моих любимых колец, и я взял поул. Оставалось две гонки до финала. На прямой и в первом повороте я себе говорил: давай полегче, гонка долгая. И тут меня атаковал японский камикадзе Фудзивара, и покончил с моим шансом на титул. Помню, когда дошел до гаража, народ на трибунах сделал волну.

А в сезон, когда вы ездили с №1, у вас не было возможности защититься из-за сплошных дождей на треках.

Это было поразительно, каждая гонка под дождем. Сильно злило. Были гонки, когда я хотел защитить позицию, или побороться с Робертсом, и падал. Когда борешься за Мир, больше не хочется разыгрывать третьи-четвертые места — тебе приходится защищать свои позиции.

Когда вы стали чемпионом, задача была выполнена? На этом все?

Титул GP500 был моей занозой, это была мечта всей жизни, но после победы у меня еще оставалось желание упорно трудиться, и мои амбиции оставались на высоком уровне. Мне бы хотелось продолжать сражаться в следующем году, но это было невозможно. В 2000-м я перестал себя физически хорошо чувствовать, головокружения усиливались, и в 2002-м, когда у меня был подписан контракт с «Ямахой», я не смог начать сезон.